Асси в классе. – Скука. – Карамзин и очко. – Эврика! – Идея Джапаридзе.
– Лотерея-аллегри. – В отпуск. – Шкида моется. – "Оне Механизмус". – Тираж.
– Печальный конец. – Казначей-растратчик. – Игорная горячка. – Довольно!
Капли осеннего дождя бьют по стеклу окон – туб-туб-туб-туб.
Три часа дня, а в классе полуваттные лампочки борются с сумерками.
Лекция русского языка. Читает Асси.
Асси – халдей; голова въехала в плечи, он в ватном промасленном пальто.
Карманы пальто взбухли... По слухам, в карманах кусочки хлеба, которые Асси
собирает на ужин. Голос Асси звучит глухо, неслышно:
– Карамзин... Сентиментализм... Романтизм...
Улигане сидят по партам, но никто не слушает Асси. Японец фальшиво
поет:
Асси в классе,
А в классе бузаси,
В классе бузаси,
Бедненький Асси.
Кальмот, взгромоздившись с нотами на парту, бубнит:
Упала на пол пиковая десятка, ладонь Офенбаха застыла в центре
адмиральского треугольника. И голос Асси становится громким и слышным:
– С тысяча семьсот семьдесят четвертого года Николай Михайлович
Карамзин предпринял издание "Московского журнала", в коем помещал свои
"Письма русского путешественника". С тысяча семьсот девяносто пятого года
Николай Михайлович...
– С тысяча восемьсот третьего года-да... Государства Российского-го...
Императорский историограф-раф...
Класс уподобился развороченному муравейнику.
Унылая песня Японца переходит на бешеный темп:
Асси в классе,
А в классе бузаси,
В классе бузаси,
В классе бузаси
Асси!
Асси...
Класс взбесился. Скуки нет – какая скука, если в каждой голове клокочет
мысль:
– Лотерея-аллегри!
Долой скуку! Не надо карт, колобков и фальшивого тенора Япошки!
– Даешь лотерею-аллегри!
В дверь класса просовывается рука с колокольчиком. Рука делает ровные
движения вверх-вниз, вверх-вниз, колокольчик дребезжит некрасивым, но
приятным для слуха звоном.
Асси захлопывает томик истории словесности Солодовникова, голова уходит
еще глубже в плечи, руки тонут в разбухших карманах, и Асси – незаметно в
общем шуме – выходит из класса.
И сразу же у нарты Джапаридзе оказываются Янкель, Пантелеев и Японец.
– Даешь?
– Даешь!
Генеральный совет заседает:
– Ты, я, он и он... Компания. Идет?
– Идет.
– Лотерея-аллегри. Черти! И не додумался никто!
– Прекрасно.
– Лафузовски.
– Симпатично.
– А вещи?
– Какие? Ах, да... Наберем кто что может...
Янкель:
– Я в отпуск пойду, принесу прорву.
– И я, – говорит Пантелеев.
Японец, захваченный идеей, решается на подвиг, на жертву.
– Все. Бумаги сто двадцать листов, карандаши... Все для
лотереи-аллегри.
Джапаридзе – автор идеи – кусает губы... Он в пятом разряде и в отпуск
идти не может.
– Я дам, что смогу, – говорит он.
Завтра суббота – отпуск. Сегодня день самый скучный в недоле, но скуки
нет – класс захвачен идеей, которая, быть может, на долгое время заполнит
часы досуга Улигании. И Джапаридзе, гордо расхаживая по классу, поднимая
вверх толстый, обросший бородавками палец, говорит:
– Я!
* * *
В году триста шестьдесят пять дней, пятьдесят две недели.
Каждый день каждой недели в Шкиде звонят звонки. Они звонят утром –
будят республику, звонят к чаю, к урокам, ко сну... Но лучший звонок, самый
приятный для уха шкидца, – это звонок в субботу, по окончании уроков. Кроме
конца уроков, он объявляет отпуск.
Обычно кончились уроки – все остаются по классам, на местах; сейчас же
Шкида напоминает сумасшедший дом, и притом – буйное отделение.
В классе четвертого отделения кутерьма.
– Мыть полы! – кричит Воробей, староста класса.
И эхом откликается:
– Мыть полы!
– Полы мыть! Кто?
В руках у Воробья алфавитный список класса.
– Один с начала, один с конца: Еонин, Черных, Пантелеев и Офенбах.
– Не согласен!
– Буза!
– Я мыл в прошлый раз!
– К че-орту!
Скульба, пререкания, раздоры...
Пантелеев, Янкель и Купец не имеют желания мыть полы – им в отпуск...
Купец тотчас же "откупается", то есть находит себе заместителя.
– Кубышка!..
Пухленький Кубышка – Молотов – вырастает как из-под земли.
– Моешь пол?
– Сколько?
– Четвертка.
– На псул!
– А сколько?
– Фунт.
Отдать фунт хлеба за мытье пола Купцу не улыбается, но желание поскорее
попасть в отпуск побеждает.
Купец за фунт хлеба желает получить максимум удовольствия. Здоровенный
щелчок по лбу Кубышки:
– Получи в придачу.
Янкель и Пантелеев бесятся.
– Да как же это?.. Ведь в отпуск... А лотерея-аллегри?
Джапаридзе – председатель лотерейной компании – решается:
– Черт с вами!.. Хряйте... Мы с Японцем осилим. Верно?
– Верно!
Лица Пантелеева и Янкеля расцветают.
– Лафа.
По лестнице наверх. В спальне забирают одеяла, постельное белье – ив
гардеробную. У гардеробной хвост. Шкидцы, идущие в отпуск, пришли сдать
казенное белье и получить пальто и шапки.
– В очередь! В очередь! Куда прете?
– Пошел ты!..
Физическая сила и авторитет старшеклассников берут верх – улиганштадтцы
без очереди входят в гардеробную.
Там властвуют Лимкор и Горбушка – гардеробный староста.
– Прими, Горбушенция.
Горбушка преисполнен достоинства.
– Подожди.
Белье сдано, получены пальто и ситцевые шапки, похожие на
красноармейские шлемы.
– В халдейскую!
В канцелярии Алникпоп, дежурный халдей, взгромоздив на нос пенсне,
важно восседает на инвалидном венском стуле.
– Дядя Саша, в отпуск идем. Напишите билеты.
Халдей внимательно просматривает "Летопись". Янкель и Пантелеев – во
втором разряде, пользуются правом отпуска. Он достает из стола бланк и
пишет:
"Сим удостоверяется, что воспитанник IV отд. школы СИВ им. Достоевского
отпущен в отпуск до понедельника 20 октября сего года".
Формальности окончены, долг гражданина республики исполнен.
– Дежурный, ключ!
И на улицу.
* * *
А Шкида начинает мыться.
Хитроумный Кубышка получил фунт хлеба, а полов не моет. Он поймал
первоклассника Кузю.
– Вымой пол.
– Что дашь?
– Хлеба дам.
– Сколько?
– Четвертку.
Молчаливый кивок Кузи завершает сделку. Кубышка идет в класс,
усаживается на Янкелеву парту и вынимает из нее недоступные обычно выпуски
"Ната Пинкертона" и "Антона Кречета". Он заработал три четверти фунта хлеба
и может отдохнуть.
Японец и Дзе, не обладая излишками хлеба, принуждены честно выполнить
геройски принятую на себя обязанность.
Идут на кухню. Ведра и тряпки предусмотрительно расхватаны, приходится
ждать, пока кто-нибудь кончит мытье.
Получив наконец ведра и наполнив их крутым кипятком, товарищи
поднимаются наверх.
Там Аннушка, старшая уборщица, командует и распределяет участки для
мытья.
– Вымойте Белый зал, – говорит она.
Еонин и Джапаридзе спускаются вниз и проходят в Белый зал.
Зал большой, – страшно браться за него. По положению надо мыть
тщательно, промывать два раза и вытирать паркетные плиты насухо, чтобы не
было блеска.
Но улигане, оставшись вдвоем, решают дело иначе.
– Начинай!
Японец берет ведро, нагибает его и бежит по залу. Вода разливается
ровными полосками. За Японцем на четвереньках бежит Дзе и растирает воду.
Через пять минут паркетный пол темнеет и принимает вид вымытого.
– Готово.
Товарищи усаживаются к окну. Джапаридзе закуривает и, затягиваясь,
осторожно пускает дым по стене.
Просидев срок, который нужен для хорошего мытья, идут в канцелярию.
– Дядя Саша, примите зал.
Сашкец идет в зал, близоруко, мельком осматривает пол и возвращается в
"халдейскую".
Японец и Дзе идут в класс, растопляют печку и, греясь у яркого огня,
болтают о лотерее-аллегри и ждут понедельника.
* * *
В сумраке октябрьского утра Ленька Пантелеев бежал из отпуска в Шкиду.
Обутые в рваные "американские" ботинки ноги захлебывались грязью, хлопали по
лужам, стучали на неровных плитах тротуаров.
На улицах закипала дневная жизнь, открывались витрины магазинов, и из
лавок "Продукты питания" вырывался на улицу запах теплого ситного, кофе и
еще чегото неуловимого, вкусного.
Ленька бежал по улице, боясь опоздать в Шкиду. У Покровки в витрине
ювелирного магазина попались часы. Ленька взглянул и похолодел. Пять минут
одиннадцатого, а в Шкиду надо было поспеть к первому уроку, к десяти.
Он прибавил ходу и крепче сжал объемистый узел, наполненный вещами,
предназначенными для лотереи-аллегри.
Были в нем: "Пошехонская старина" Салтыкова, ржавые коньки, гипсовый
бюст Льва Толстого, ломаный будильник, зажигалка и масса безделушек, которые
Ленька частью выпросил, частью стянул у сестренки.
– Начались уроки? – спросил Пантелеев, когда ему, запыхавшемуся и
усталому, кухонный староста Цыган открыл дверь.
– Начались. – ответил Цыган.
– Давно?
– С полчаса.
"Влип, – подумал Пантелеев. – Какой еще урок, неизвестно... Если Сашкец
или Витя, то гибель – пятый разряд!"
Боясь попасться на глаза Викниксору или Эланлюм, он, крадучись,
пробрался к классу, прильнул ухом к замочной скважине и прислушался. Сердце
его радостно запрыгало. Через дверную щель глухо доносились отрывистые
реплики:
– Карамзин... Тысяча восемьсот третий год... Наталья, боярская дочь...
Ленька приоткрыл дверь и спросил:
– Можно?
– Пожалуйста, – ответил Асси, – войдите.
Он был единственный халдей, который называл шкидцев на "вы". Ленька
вошел в класс. При виде его, несущего узел, класс загромыхал.
– Ай да налетчик!
– Браво!
– Ура!
Ленька прошел к своей парте, уселся, отдышался и стал развязывать узел.
Тотчас же к нему подсели Японец и Джапаридзе.
– Ну, показывай.
Пантелеев выложил на скамейку парты принесенные вещи.
– А Янкель пришел? – спросил он.
– Нет еще, – ответил Японец, перелистывая "Пошехонскую старину".
Парту Пантелеева обступили Воробей, Горбушка и Кальмот.
– Ну, хряйте, хряйте, – прогнал их Ленька, – нечего глазеть. Тут
профессиональная тайна.
Любопытные отошли. Ленька засунул вещи в ящик парты, отложив отдельно
принесенные продукты: хлеб, сахар, кусок пирога и осьмушку махорки.
В это время в класс ворвался раскрасневшийся и вспотевший Янкель. В
руках он нес огромный, перевязанный бечевкой пакет. Улигания встретила его
еще более громким "ура".
Янкель бросился на свою парту и, отдуваясь, протянул:
– Фу ты, я-то думал – у нас Гусь Лапчатый, а тут...
Асси, на минуту притихший, бубнил, спрятав голову в плечи:
– Карамзин – выразитель эпохи... Разбирая его произведения в
хронологическом порядке, мы...
Затрещал звонок. Асси, не докончив фразы, поднялся и выкатился из
классной.
– Компания, сюда! – закричал Японец.
Четверка собралась у пантелеевской парты. Янкель притащил свой пакет и,
развернув его, выложил десятка два разных книг, уйму вставочек, статуэток,
палитру красок и комплект "Нивы" за 1909 год. Притащил свои вещи к
пантелеевской парте и Японец. Дал он сто двадцать листов писчей бумаги,
которую копил в течение целого года, и дюжину фаберовских карандашей.
Джапаридзе снял и отдал обмотки. Носить обмотки в Шкиде считалось
верхом изящества и франтовства; взнос Джапаридзе поэтому был очень ценен.
Когда все вещи были собраны, Янкель предложил:
– Приступим к технической части. Надо составить каталог.
Стали составлять список вещей. Первым номером записали коньки:
1. Первосортные беговые коньки "Джексон".
Вторым записали обмотки Дзе:
2. Прекрасные суконные обмотки последнего лондонского образца.
Третьим прошел трехсантиметровый бюст Толстого "почти в натуральную
величину"...
Дальше оценка вещей стала затруднительна.
Вынули будильник. Будильник оказался лишь пустой жестяной коробкой с
циферблатом, но без механизма.
– Идея, – сказал Японец. – Пиши: "Изящные часы-будильник "Ohne Mechanismus"".
– Это что значит? – спросил Дзе. – Уж больно звучно,
– Это значит, что часы без механизма... А ребята не поймут – подумают, что фирма "Оне Механизмус".
Потом записали "Полный комплект журнала "Нива" за 1909 год в роскошном
коленкоровом переплете", ломаный десертный ножик под громким названием
"дамасский кинжал вороненой стали", зажигалку и "Пошехонскую старину",
Затем стали записывать мелочь – статуэтки, карандаши, вставочки. Под
конец пустили бумагу:
51. Прекрасная веленевая бумага 5 л.
52. ................................
53. ................................
Всего набралось 70 номеров.
– Почем же будем продавать билеты? – спросил Пантелеев.
– Я думаю, две порции песку, или полфунта хлеба, или пять копеек золотом, – сказал Японец.
Янкель подсчитал в уме и заявил:
– Невыгодно... Три рубля пятьдесят копеек золотом всего получается. Не окупит дела. Одни коньки два рубля стоят.
– Пустых ведь не будем делать, – сказал Дзе.
– Нет, пустых не надо.
Решили устроить маленькую перетасовку. Вместо пяти листов бумаги
написали два листа. Получилось сто тридцать номеров.
Составив каталог, начали изготовлять билеты. Янкель сделал образец:
При помощи Пантелеева и Дзе Янкель отпечатал их сто тридцать штук.
– А кто у нас будет казначеем? – спросил Пантелеев. – Я думаю – Янкель...
– К черту! – заявил Японец. – Лучше Дзе.
Согласились на Дзе. Новоиспеченный казначей принялся подписывать
билеты. До вечера работали – описали билеты, наклеивали номерки к вещам и,
отгородив кафедрой угол класса, расставляли вещи по полкам пустующего
книжного шкафа.
А утром во вторник улигане, явившись после чая в класс, узрели на
остове кафедры огромный плакат:
У плаката собралась огромная толпа. Весть о лотерее облетела всю
республику. Сашкецу, пришедшему в четвертое отделение читать лекцию, с
трудом удалось разогнать орду кипчаков, волынян и бужан.
На уроках царило возбуждение, и даже Викниксору, читавшему улиганам
древнюю историю, трудно было подчинить дисциплине возбужденную массу. После
звонка, Викниксор полюбопытствовал, чем взбудоражен класс. Кто-то молча
указал на кафедру, кричащую плакатом.
– Надо было у меня разрешение взять, а потом уже объявление вешать, – сказал он.
Выскочил Янкель.
– Извините, Виктор Николаич... Не подумали...
– Ну ладно, – добродушно улыбнулся завшколой, – бог с вами... Развлекитесь.
Потом, подумав, вынул из кармана портмоне и сказал:
– Дайте-ка мне на счастье парочку билетов.
Класс дружно загромыхал аплодисментами. Джапаридзе вручил Викниксору
два первых билета.
После уроков класс снова заполнился шкидцами. Приходили уже с
продуктами: хлебом, сахарным песком, а кто и с деньгами, принесенными из
дому. Большинство покупало по одному-два билета, некоторые платили по
соглашению с комиссией сахарином, папиросами или чем другим; кухонный
староста Громоносцев, обладавший хлебными излишками, ухлопал десять фунтов
хлеба, купив двадцать билетов.
– Коньки выиграть хочу, – заявил он. – И обмотки выиграю.
Пришедшего после обеда Асси насильно заставили купить пять билетов. К
вечеру было продано сто два билета. Парта Джапаридзе разбухла от скопившихся
в ней, на ней и под ней хлеба и сахарного песку. Кроме того, в кармане у Дзе
похрустывало лимонов сорок денег.
На другой день вечером в Белом зале должен был состояться тираж.
* * *
В Белом зале собралась вся Шкида.
Посреди зала стоял стол, уставленный разыгрываемыми вещами, рядом
другой стол, и на нем ящик со свернутыми в трубочки номерами. Шкида облепила
столы и стоящую около них Тиражную комиссию.
– В очередь! – закричал Японец.
Шкида вытянулась в очередь. Первым стал Викниксор, за ним халдеи, потом
воспитанники.
– Тираж лотереи-аллегри считаем открытым, – объявил Джапаридзе.
Викниксор, улыбаясь, засунул руку в ящик и вынул два билета.
Развернули, оказались номера шесть и шестьдесят девять.
Джапаридзе посмотрел в список:
– Дамасский кинжал вороненой стали и лист бумаги.
Бумагу Викниксор взял, от "кинжала" же отказался, как только взглянул
на него.
Потом вынимал билет Сашкец. Вытянул он два листа бумаги. Асси вытянул
четыре порции бумаги и книгу "Как разводить опенки в сухой местности".
Косталмеду достался карандаш, которым он тотчас же записал расшалившегося в
торжественный момент тиража второклассника Рабиндина, носившего прозвище
Рабиндранат Тагор.
Потом стали вытягивать билеты воспитанники.
Купец, мечтавший выиграть обмотки, вытянул будильник "оне механизмус".
В первый момент он было обрадовался... Но, получив в руки часы и осмотрев
их, он пришел в неописуемую ярость.
Тираж на время приостановился. Тиражная комиссия, сгрудившись у стены,
мелко дрожала, как в лихорадке. Накричавшись, Купец с остервенением бросил
"оне механизмус" на пол и вышел из зала.
Тираж возобновился.
Коньки выиграл Якушка, самый крохотный гражданин республики. Обмотки
достались Голому Барину.
Тираж подходил к концу, когда в зал ворвался Цыган. Как староста, он
был занят на кухне и только что освободился.
– Даешь коньки! – закричал он.
– Уже... готовы, – ответил кто-то.
– Как то есть готовы?
– Выиграны.
– А обмотки?
– Выиграны.
– А, сволочи!.. – закричал Цыган и подскочил к столу с намерением вытащить двадцать билетов.
Но билетов в ящике оказалось лишь двенадцать – восемь штук загадочным
образом исчезли.
И все доставшиеся Цыгану билеты оказались барахлом: десять – бумага,
один – книжка "Кузьма Крючков" и один – безделушка – слон с отбитым хоботом.
– Сволочи! – закричал Цыган. – Сволочи, мерзавцы!.. Жульничать
вздумали!.. Аферу провели!.. Хлеб у людей ограбили!..
Он схватил стол, с силой кинул его на пол и бросился к Тиражной
комиссии. Комиссия рассыпалась. Лишь один Янкель, не успевший убежать,
прижался к стене. Громоносцев кинулся на него и так избил, что Янкель два
часа после этого ходил с завязанной щекой и вспухшими глазами. Но только два
часа.
Через два часа Янкель уже разгуливал веселый и бодрый. В Янкелевой
голове назревала блестящая, по его мнению, мысль. Он решил возместить
убытки, понесенные им от Цыгана. Для этой цели он о чем-то долго шептался с
Джапаридзе.
Японец и Пантелеев убирали зал; убрав, пошли в класс. Первое, что
поразило их при входе, это лицо Джапаридзе – бледное, искаженное страданием.
Джапаридзе вынул из парты горбушку хлеба фунтов в пять.
Пантелеев и Японец переглянулись и вздохнули.
– А деньги? – спросил Японец.
Дзе на мгновение задумался. Потом вывернул почему-то один правый карман
и ответил:
– И деньги тоже украли.
Пантелеев и Японец взяли горбушку хлеба и вышли из класса.
– Ну и сволочи же, – вздохнул Японец.
– Д-да. – поддакнул Пантелеев.
Растратчик Джапаридзе тем временем давал взятку изобретательному
Янкелю, или, проще, делился с ним растраченным капиталом – хлебом, сахаром –
и лимонами.
Так кончилась первая "лотерея-аллегри".
* * *
Но пример нашел отклик...
Скоро Купец в компании с Цыганом и Воробьем устроили такую же лотерею.
Лотерея прошла слабо, но все же дала прибыль. Это послужило поводом к
развитию игорного промысла в четвертом отделении.
Новичок Ельховский – Саша Пыльников – придумал новую игру – рулетку,
или "колесо фортуны". Пантелеев, имевший по прошлому знакомство с
марафетными играми, научил товарищей играть в "кручу-верчу" и в
"наперсточек". Четвертое отделение превратилось в настоящий игорный притон.
Дошло до того, что не стало хватать игроков, все сделались владельцами
"игорных домов". Сидит каждый у своей игры и ждет "клиентов". Наскучит –
подойдет к соседу, сыгранет и зовет его к себе... За старшими потянулись и
младшие. Игры стали устраивать и в младших отделениях...
Но скоро лотерейная горячка в Шкиде прошла. Потянуло к более разумному
времяпрепровождению.
Кончился период бузы, на Шкиду нашло желание учиться.
