Десять часов учебы. – Новогодний банкет. – Шампанское-морс, – Спичи и
тосты. – Конференция издательств. – Учет. – Оригинальный репортаж. – Гулять!
В этом году зима выдалась поздняя. Долго стояла мокрая осень,
брызгалась грязью, отбивалась, но все же не устояла – сдалась. По первопутку
неисправимые обыватели тащили по домам рождественские елки. Елочные ветки
куриным следом рассыпались по белому снегу; казалось, что в городе умерло
много людей и их хоронили.
На рождество осень дала последний бой – была оттепель. В сочельник,
канун рождества, колокола гудели не по-зимнему, громыхали разухабистым
плясом. Не верилось, что декабрь на исходе, казалось, что пасха – апрель или
май.
А двадцать пятого декабря, на рождество, ртуть в Реомюре опустилась на
десять черточек вниз, ночью метелью занесло трамвайные пути и улицы
побелели.
В Шкиде рождества не справляли, но зиму встретили по-ребячьи радостно.
Во дворе малыши, бужане и волыняне, играли в снежки, лепили бабу. И даже
улигане, "гаванские чиновники", как звала их уборщица Аннушка, даже улигане
не усидели в классе и вырвались на воздух, чтобы залепить друг другу лицо
холодным и приятным с непривычки снегом.
Вечером за ужином Викниксор говорил речь:
– Наступила зима, а вместе с нею и новый учебный год. С завтрашнего дня
мы кончаем вакационный период учебы и переходим к настоящим занятиям С
завтрашнего дня ежедневно будет по десять уроков. С десяти часов утра до
обеда – четыре, после обеда отдых, потом опять четыре урока до ужина и после
ужина два урока.
Лентяи вздохнули, четвертое же отделение рвалось к учебе и было радо.
Викниксор походил, заложив руки за спину, по столовой, собрался уже
уходить, потом, вспомнив, вернулся.
– Да. Первого января у нас учет...
Это сообщение вызвало всеобщие радостные возгласы.
"Учетом" в Шкиде называлась устраиваемая несколько раз в году проверка
знаний, полученных в классе.
Обычно к учету готовились заблаговременно. Преподаватели каждого
предмета давали ученикам задания, по этим заданиям составлялись диаграммы,
схемы, конспекты, устраивались подготовительные учеты-репетиции. Но спешное
зазубривание курса не практиковалось, и вообще подготовка к учету не носила
характера разучиваемого спектакля. Просто как следует готовились к
торжеству.
То же самое было и на этот раз.
Уже на следующее утро, составив план выступлений по своим предметам,
воспитатели ознакомили с ним учеников.
Шкида крякнула, поплевала на руки и засела за работу.
В четвертом отделении ребята с разрешения Викниксора сидели в классе до
двенадцати часов.
Японец, Цыган и Кобчик по заданию Эланлюм переписывали готическим
шрифтом на цветных картонах переведенный ими коллективно отрывок из
гетевского "Фауста".
Янкель делал плакаты для украшения зала в день торжества. Воробей,
Горбушка и еще несколько человек ему помогали.
Пантелеев писал конспект на тему "Законы Дракона" по древней истории,
Кальмот и Дзе – о Фермопильской битве, о Фемистокле и Аристиде.
Саша Пыльников разрабатывал диаграмму творчества М. Ю. Лермонтова в
период с 1837 по 1840 год и писал о байроновском направлении в его
творчестве. Тихиков и Старолинский рисовали географические, экономические и
политические карты РСФСР.
Все были заняты.
Подготовка тянулась целую недолю.
* * *
Новый год, по неокрепшей традиции, встречали торжественно всей школой.
В большой спальне днем были убраны койки, поставлены столы и скамейки.
Вечером в одиннадцать с половиной часов все отделения под руководством
классных надзирателей поднялись наверх в спальню.
На столах, покрытых белыми скатертями, уже стояли яства: яблочная
шарлотка, бутерброды с колбасой и клюквенный морс, которым изобретательный
Викниксор заменил новогоднее шампанское.
Отделения разместились за четырьмя столами. Дежурные разлили по кружкам
"шампанское-морс" и уселись сами. Скромное угощение казалось изголодавшимся
шкидцам настоящим пиром.
Викниксор в своей речи отметил успехи за год и пожелал, чтобы к
следующему году школа смогла выпустить первый кадр исправившихся
воспитанников.
Обыкновенно к ораторским способностям Викниксора шкидцы относились
сухо, сейчас же растрогались и долго кричали "ура".
Затем выступили с ответными тостами воспитанники. От улиган говорили
Японец и Янкель.
Когда первое возбуждение улеглось, выступил новый халдей, политграмщик
Кондуктор. Настоящее имя его было Сергей Семенович Васин. Кондуктором
прозвали его за костюм – полушубок цвета хаки, какие носили в то время
кондукторы городских железных дорог.
Кондуктор встал, откашлялся и сказал:
– Товарищи, я здесь в школе работаю недавно, я плохо знаю ее. Но
все-таки я уже почувствовал главное. Я понял, что школа исправила, перевела
на другие рельсы многих индивидуумов. Мое пожелание, чтобы в будущем году
школа Достоевского смогла организовать у себя ячейку комсомола из
воспитанников, уже исправившихся, нашедших дорогу.
Этот спич, произнесенный наскоро и несвязно, был встречен буквально
громом аплодисментов и ревом "ура".
В час ночи банкет закрылся. Вмиг были убраны столы, расставлены
кровати, и шкидцы стали укладываться спать. Японец пригласил на свою постель
Янкеля, Пантелеева и Пыльникова.
– Мне нужно с вами поговорить, – сказал он.
– Вали.
– Завтра учет, – начал Японец. – Мы должны выпустить учетный номер какоголибо издания.
В четвертом отделении в то время выходило четыре печатных органа:
журналы "Вперед", "Вестник техники", "Зеркало" и газета "Будни".
– Согласны, ребята, что экстренный номер нужен?
– Согласны, – ответил Янкель. – Я предлагаю выпустить однодневку сообща.
– Идея! – воскликнул Пантелеев.
– Никому и обидно не будет, – подтвердил Сашка Пыльников, соредактор "Будней".
Решили выпустить газету "Шкид". Ответственным редактором назначили
Янкеля, секретарские и репортерские обязанности взял на себя Пантелеев.
* * *
Утром занятий в классах не было. Вся школа под руководством Косталмеда
и Кондуктора работала над украшением здания к торжеству. Из столовой и
спален стаскивали в Белый зал скамейки, украшали зеленью портики сцены;
зеленью же увили портреты вождей революции, развешенные по стенам, громадный
портрет Достоевского и герб школы – желтый подсолнух с инициалами "ШД" в
центре круга. Вдоль стен расставили классные доски, оклеенные диаграммами и
плакатами, на длинных пюпитрах раскладывались рукописи, журналы, тетради и
другие экспонаты учета.
В двенадцать часов прозвенел звонок на обед. Обедали торопливо, без
бузы и обычных скандалов. Когда кончили обед, в столовую вошел Викниксор и
скомандовал: "Встать!"
Ребята поднялись. В столовую торопливыми шагами вошла пожилая невысокая
женщина, закутанная в серую пуховую шаль.
Ребята уселись. Лилина походила по столовой, потом присела у стола
первого отделения и завязала с малышами разговор.
– Сколько тебе лет? – спросила она у Якушки.
– Десять, – ответил тот.
– За что попал в школу?
– Воровал, – сказал Якушка и покраснел.
Лилина минуту подумала.
– А сейчас ты что делаешь в школе?
– Учусь, – ответил Якушка, еще больше краснея. Лилина улыбнулась и потрепала его, как девочку, по щеке.
– А ты за что? – обратилась она к Кондрушкину, тринадцатилетнему дегенерату с квадратным лбом и отвисшей нижней челюстью.
– Избу поджег, – хмуро ответил он.
– Зачем же ты ее поджег?
Кондрушкин, носивший кличку Квадрат, тупо посмотрел в лицо Лилиной и
ответил:
– Так. Захотелось и поджег.
Подошел Викниксор.
– Этот у нас всего два месяца, – сказал он. – Еще совсем не обтесан. Да
ничего, отделаем. Вот тоже поджигатель, – указал он на другого
первоклассника – Калину. – Этот уже больше года у нас. За поджог в интернате
переведен.
– Зачем ты сделал это? – спросила Лилина.
Калина покраснел.
– Дурной был, – ответил он, потупясь.
Поговорив немного, Лилина вместе с Викниксором вышла из столовой.
Немного погодя к столу четвертого отделения подсел Воробей, бывший в то
время кухонным старостой.
Он был красен, как свекла, и видно было, что ему не терпится что-то
рассказать.
– Здорово! – проговорил он наконец. – Чуть не влип.
– Что такое? – спросил Японец.
– Да Лилина... Не успел дежурный дверь отворить – влетает на кухню:
– Староста?
– Староста, говорю.
– Сколько сегодня получено на день хлеба?
А я, признаться, точно не помню, хотя в тетрадке и записано.
– Два пуда восемь фунтов с половиной, говорю – наобум, конечно.
Она дальше:
– А мяса сколько?
– Пуд десять, говорю.
– Сахару?
– Фунт три четверти.
– Молодец, говорит, – и пошла.
Все расхохотались.
– Ловко! – воскликнул Янкель. – Ай да Воробышек!
После обеда воспитатели скомандовали классам "построиться" и
отделениями провели их в Белый зал. Там уже находилось человек десять
гостей.
От губоно, кроме Лилиной, присутствовали еще два человека – от комиссии
по делам несовершеннолетних и от соцвоса. Кроме того, были представители от
шефов – Петропорта, от Института профессора Грибоедова и несколько студентов
из Института Лесгафта.
Шкидцы, соблюдая порядок, расселись по местам. Впереди уселись малыши;
четвертое отделение оказалось самым последним. Янкель и Пантелеев притащили
из класса бумагу и чернила и засели за отдельным столом редакции.
На сцену вышел Викниксор.
– Товарищи! – сказал он. – Сейчас у нас состоится учет, учет знаний
наших, учет проделанной работы. Давайте покажем присутствующим здесь дорогим
гостям, что мы не даром провели время, что нами что-то сделано... Откроем
учет.
Слова Викниксора были встречены аплодисментами со всех скамеек.
– Первым будет немецкий язык, – объявил Викниксор, уже спустившись со
сцены и заняв место в первом ряду, по соседству с гостями.
На сцену поднялась Эланлюм.
– Сейчас мы продемонстрируем наши маленькие успехи в разговорном
немецком языке, потом покажем сценку из "Вильгельма Телля". Ребята, –
обратилась она к четвертому отделению, – пройдите сюда.
Японец, Цыган, Кобчик, Купец и Воробей гуськом прошли на сцену и стали
лицом к залу.
Эланлюм обвела взором вокруг себя и, не найдя, по-видимому, ничего
более подходящего, ткнула себя пальцем в нос и спросила у Купца:
– Вас ист дас?
Купец ухмыльнулся, смутился. Он был по немецкому языку последним в
классе.
– Нос, – ответил он, покраснев.
Гости, а за ними и весь зал расхохотались. Эланлюм расстроилась.
– Хорошо, что хоть вопрос понял, – сказала она. – Еонин, – обратилась она к Японцу. – Вас ист даст? Антворте.
– Дас ист ди назе, Элла Андреевна.
– Гут. Вас ист дас? – обратилась она к Цыгану, указав на окно.
– Дас ист дас фенстер, Элла Андреевна, – ответил Цыган, снисходительно улыбнувшись. – Вы что-нибудь посерьезнее, – шепнул он.
– Нун гут... Вохин геест ду ам зоннабенд? – обернулась Эланлюм к Воробью.
Воробей знал, что Эланлюм спрашивает, куда он пойдет в субботу, знал,
что пойдет в отпуск, но ответить не смог. За него ответил Еонин.
Так, перебрасывая с одного на другого вопросы, она демонстрировала в
течение пятнадцати минут "успехи в разговорном немецком языке".
Потом тем же составом воспитанников была показана сценка из пьесы
"Вильгельм Телль" на немецком языке. Гости от "Вильгельма Телля" пришли в
восторг, долго аплодировали.
За немецким языком шел русский язык. Гости и педагоги задавали
воспитанникам вопросы, те отвечали.
Потом шли древняя и русская истории, политграмота, география и
математика.
Пантелеев и Янкель все это время усиленно работали у себя в "походной
редакции". Когда Викниксор объявил о перерыве и все собрались вставать, на
сцене появился Янкель.
– Минутку, – сказал он. – Только что вышел экстренный номер газеты,
висит у задней стены, желающие могут прочесть.
Все обернулись. На противоположной стене прилепился исписанный
печатными синими буквами лист бумаги. Наверху, разрисованный красной
краской, красовался заголовок:
Гости и шкидцы обступили газету. Передовица, написанная Японцем,
разбирала учет как явление нового метода педагогики.
Дальше шел портрет Лилиной в профиль и стихи Пыльникова, посвященные
учету:
Мы в учете видим себя,
Учет – термометр наш.
Науку, учебу любя,
Мы грызем карандаш.
Кто плохо учился год,
Тому позор и стыд.
Эй, шкидский народ,
Не осрами республику Шкид!
За стихами шла хроника учета. О каждом предмете был дан отдельный
отзыв. Читающие были поражены последней рецензией:
"Показанная последним блюдом гимнастика под руководством К. А.
Меденникова прошла прекрасно. Хорошая, выдержанная маршировка, чисто
сделанные упражнения. Поразила присутствующих своей виртуозностью и
грандиозностью пирамида, изображавшая в своем построении инициалы школы –
ШКИД".
Все много смеялись, так как гимнастики еще не было.
Лилина подошла к Янкелю.
– Как же это вы умудрились, товарищ редактор, дать отзыв о том, чего
еще не было? – улыбнувшись, спросила она.
Янкель не смутился.
– А мы и так знаем, – сказал он, – что гимнастика пройдет хорошо.
Заранее можно похвалить.
Гимнастика действительно прошла хорошо. Упражнения были сделаны чисто,
и пирамида "поразила присутствующих своей виртуозностью".
На этом учет закончился. Гости разъехались. Викниксор собрал школу в
зале и объявил:
– Все без исключения – в отпуск. Не идущие в отпуск – гулять до
двенадцати часов вечера.
Старое здание школы дрогнуло от дружного ураганного "ура".